Пароль: «Вечность» - Страница 51

Я прикинул, что Чак ушел копать могилу еще до того, как Лука Стидич умер – была в этом какая-то циничная расчетливость, – но вслух ничего не сказал.

Почтарь, оказавшись снаружи, совсем сгорбился, прикрыл глаза и накинул на голову капюшон, стянув его края шнурком.

– Чем копаешь? – глухо пробубнил он. – Вот этим, этим сподручнее.

Монах расстегнул хламиду, распахнул полы. Под ней на ремешках висело много всего, и среди прочего – небольшая раскладная лопатка. Пока Почтарь отстегивал ее, я спросил у Чака:

– Сколько у тебя ножей и патронов? Дай мне их.

– Ножи? Ползуна тебе в зад, а не ножи, – откликнулся он. – Я без ножиков своих как без пальцев. Два их у меня – и ты ни один не получишь. А патроны – ладно, бери...

Хауда и один из пистолетов Луки остались внизу. Взяв патроны, я пересчитал их и сунул в карман куртки. У меня нож, у Чака их два, у Юны кинжал. Да гарпунер Почтаря... хотя его, скорее всего, можно не считать. Вон как монах жмурится и морщится на свету.

Доска Чака и лопата Почтаря со стуком ударяли в каменистую землю. Юна спустилась в вестибюль станции, а я, отойдя немного в сторону, залез на опрокинутую железную тумбу.

И понял, что гул мотора стал громче. Он приближался.

Я поспешил обратно, увидел, что могила почти готова, и сказал:

– Прячемся, едут.

Мы с монахом и Чаком залегли за тумбой.

– Юна! – позвал я.

– Что? – откликнулась она, высунувшись из пролома.

– Слышишь мотор?

– Сюда едут?

– Да. Мы спрятались, не выходи пока.

Гул стал громче.

– И еще, – добавил я, – погляди, что у жреца под плащом. Нам сейчас все пригодится. Когда назад пойдешь, патронташ его захвати.

На улице показался автомобиль. Он сильно отличался от сендеров, которые я видел у кетчеров и монахов: если те напоминали багги, то этот больше смахивал на угловатый микроавтобус. Весь покрыт клепаными листами железа, с плоской крышей и далеко выступающим вперед прямоугольным капотом. Окна закрыты броней, вместо лобового стекла – щель между горизонтальными шторками.

Чак приподнялся, разглядывая его, и сказал:

– Медведковские, некроз им в печень.

По периметру крыши были наварены железные штыри, к которым крепились штанги ограждения. За ними прятались люди, во все стороны торчали стволы ружей и обрезов. Овальные листы металла наполовину прикрывали небольшие для такой тяжелой махины колеса. Этакий броневик кустарного производства. Он явно не предназначался для передвижения по серьезному бездорожью, скорее уж для ведения боевых действий в городских условиях. Вернее, в условиях городских развалин. Из выхлопной трубы валил дым, двигатель громко гудел, звук этот далеко разносился по пустынной Москве.

Давя кусты, броневик проехал мимо станции.

– Это ничейные территории, – тихо сказал Чак. – По крайней мере, так было, когда меня в последний раз заносило сюда. Чё они тут патрулируют? Что-то непонятное происходит... Почтарь, э?

– Не знаю, не знаю, – откликнулся тот. – Я наверху не хожу, я внизу хожу. Идемте, пока назад не поехали, жреца похоронить надо.

Броневик свернул вправо – я не помнил точно, как называлась та улица на краю Измайловского лесопарка, кажется, как и станция, Первомайской – и пропал из виду за деревьями.

Из пролома показалась Юна, в руках ее были патронташ, холщовый мешочек и ремень с ножнами для кинжала.

Мы встали. Подойдя к нам, девушка сказала:

– Это кошель Луки, в нем пять золотых. – Она достала монеты. – Два тебе, Разин, два Чаку. Тебе я должна еще три, так?

– Вроде того, – кивнул карлик, забирая деньги.

– А тебе еще пять, наемник. Почтарь... – Девушка повернулась к монаху. – У меня остался один золотой, и если...

– Не надо, не надо, – затряс он головой. – Зачем деньги под землей?

– Ты не пойдешь с нами?

– Нет! – Почтарь сразу заволновался, засопел, сгорбился больше прежнего. – Не для меня тут всё, не люблю, плохо... светло, солнце как светит, а?

– Чего? – переспросил Чак. – Пасмурный же день. Не, я вообще не понял, так а куда ты пойдешь? Назад, что ли?

– Назад, назад, – согласился монах. – Вниз, а куда ж еще?

– Да как тебе сказать... – Чак широко махнул рукой. – Вокруг куча направлений, куда можно идти. Вот с нами, к примеру. А внизу мутанты. Сожрут тебя.

– Не сожрут. Проберусь, пролезу. Дрезину надо починить, рычаги... Я пройду, смогу, я такой.

Глядя на его сутулую фигуру, крысиное личико, маленькие цепкие ручки и бегающие глаза, я подумал: да, монах именно такой. Без нас, шумных и говорливых, он тихо пролезет под носом у мутантов, починит свою дрезину и растворится в темноте туннелей.

– Но куда нам теперь? – спросила Юна.

– Там, – Почтарь показал в сторону, куда уехал бронированный автомобиль, – колесо, большое такое, знаете?

– Я знаю, – кивнул Чак. – Вокруг понтоны и дома на сваях, рыбари там живут.

– Точно, точно, колесо на том краю кратера, от него дальше идет Соколиная речка. А на этом...

– Соколиная? – перебил я, и все посмотрели на меня. – Почему она так называется?

Почтарь развел руками:

– А может, потому, что до Погибели так это место называлось. Трещина там от кратера идет, вот тебе и речка. По ней почти в центр Большой Московии приплыть можно.

«Правильно, раньше так называлась гора», – хотел сказать я, но не сказал.

– Ну и вот, – продолжал монах, – а на этом берегу застава Храма. Там братья с оружием, всегда пять-семь человек дежурят, братья мои, монахи. Люберецкие кормильцы туда подводы для Храма привозят: мука, хлеб, картофель... Подряд у них от Ордена. На заставу привозят, а дальше братья сами уже.